Фольклорные образы в рассказе И.А.Бунина «Косцы»
Рассказ «Косцы» был написан И.А.Буниным в эмиграции. Он не принял революционные изменения в России, но вдали от Родины страшно тосковал по ней. Теперь он жил только воспоминаниями. Рассказ построен как монолог-воспоминание. В нем Бунин создает идеализированный образ дореволюционной России. Та жизнь, которая была когда-то у автора, представляется далекой, сказочно прекрасной, поэтому в рассказе встречается много фольклорных элементов. Они позволяют понять глубинный смысл произведения.
В самом начале текста встречаются слова: « Это было давно, это было бесконечно давно, потому что та жизнь, которой все мы жили,…не вернется уже вовеки». Эти строчки напоминают начало сказки, зачин: «Давным-давно, в некотором царстве, в некотором государстве…». Автор грустит не о безвозвратно ушедших годах, а о той девственной, былинной жизни, которую он помнил.
Дальше следует описание природы. Фольклорные элементы переплетаются здесь с поэтическим описанием вечера, создавая удивительно красивую картину предвечернего июньского дня. Все это похоже на сказочный пейзаж. Как в сказке уходит в бесконечную даль «старая … дорога, заросшая кудрявой муравой», солнце заходит «в красивые легкие облака, бросая к закату, где небо уже золотилось, великие светлые столпы, как пишут их на церковных картинах». В представленной Буниным картине есть что-то библейское: стадо овец, старик-пастух, столпы света …. Создается впечатление, что реальные события, происходящие с автором, перепутались с чем-то сказочным, как будто время приостановилось или вовсе отсутствует. «Казалось, что нет, да никогда и не было, ни времени, ни деления его на века, на годы в этой забытой — или благословенной — богом стране».
В образах косцов можно найти черты былинных богатырей и сказочных героев, способных запросто преодолеть все препятствия. « Они были как-то стариннее и добротнее, чем наши, — в обычае, в повадке, в языке, — опрятней и красивей одеждой, своими мягкими кожаными бахилками, белыми, ладно увязанными онучами, чистыми портками и рубахами с красными, кумачовыми воротами и такими же ластовицами». Косцы одеты в нарядную и праздничную одежду. Сенокос – тяжелый труд, а они вышли в поле, как на праздник, косят легко, «играючи», словно обладают нечеловеческой выносливостью. Они долго и сладко пьют из деревянных жбанов родниковую воду, а потом продолжают работу с новой силой, словно попили из животворного источника, который умножил их силы во сто крат.
Потом следуют еще более нереальная картина. Бунин говорит, что он «с ужасом увидел, что то, что ели они, были страшные своим дурманом грибы-мухоморы. А они только засмеялись: — Ничего, они сладкие, чистая курятина!» В сказках похлебку из мухоморов обычно варит Баба Яга. Те, кто съедает это варево, приобретают что-то нечеловеческое, сверхъестественное, что-то непостижимое для понимания простого человека.
Следующий эпизод — описание песни. «Теперь они пели: «Ты прости-прощай, любезный друг!» — подвигались по березовому лесу, бездумно лишая его густых трав и цветов, и пели, сами не замечая того». И снова – какая-то сказочная нереальность. Косьба – тяжелый труд. Трудно представить поющих в этот момент людей, да еще так поющих, что за душу берет и заставляет помнить эту песню до конца жизни. Передавая впечатление от песни, автор несколько раз повторяет сочетание «прелесть эта была…». Повтор — характерный прием для сказок. Он придает тексту особую певучесть, напоминает заговор, а само слово «прелесть» наполняет текст нежностью. Понять произведение помогает объяснение смысла песни самим автором. «Ты прости-прощай, родимая сторонушка!» — говорил человек — и знал, что все-таки нет ему подлинной разлуки с нею, с родиной, что, куда бы ни забросила его доля, все будет над ним родное небо, а вокруг — беспредельная родная Русь». Казалось бы, песня полна «безнадежности», но в то же время в ней слышна непроходящая, «неизбывная радость», потому что поющий ощущает себя дома, на родине.
В сказках человеку помогает родная земля. Единство с ней всегда дает поддержку русскому человеку. Бунин говорит о кровной близости человека с «глушью, живой для него, девственной и преисполненной волшебными силами», говорит, «что всюду есть у него приют, ночлег, есть чье-то заступничество, чья-то добрая забота, чей-то голос, шепчущий: «Не тужи, утро вечера мудренее, для меня нет ничего невозможного, спи спокойно, дитятко!». Дальше нереальность изображаемого еще более усиливается и достигает максимума. Появляются «птицы и звери лесные, царевны прекрасные, премудрые и даже сама Баба-Яга … ковры-самолеты, шапки-невидимки, …реки молочные, … клады самоцветные» и т.д. Все они помощники человека.
Постепенное накопление фольклорных элементов обрушивается потоком фольклорных образов, воплощающих мечту о Родине, на которой «бесконечно счастливы были мы в те дни, теперь уже бесконечно далекие — и невозвратимые». Прекрасные яркие картины счастливой жизни сменяются финалом, полным отчаяния и безысходности: «…миновала и для нас сказка: отказались от нас наши древние заступники, разбежались рыскучие звери, разлетелись вещие птицы, свернулись самобраные скатерти, поруганы молитвы и заклятия, иссохла Мать-Сыра-Земля, иссякли животворные ключи — и настал конец, предел божьему прощению». Отказались от человека сказочные помощники, и вот она развязка — трагическая, потому как нет у автора надежды на возвращение старых времен, а значит и на возвращение в Россию.